Диана Уинн Джонс - Дом ста дорог [with w_cat]

504

— Не так-то просто решить, верно? — громко спросила Чармейн на случай, если кобольды притаились где-то поблизости. — Ваша выходка — чистейшей воды вандализм. Надеюсь, вам станет стыдно.

Она подняла корзинку и подошла к столику, неустанно повторяя на ходу:

— Вандалы. Плохой поступок. Маленькие бестии.

Девочка очень надеялась, что Ролло слышит её слова.

Некоторые крупные цветы оказались оторванными вместе с ветками — Чармейн собрала их в розовые, сиреневые и бело-зелёные букеты. Остальные цветы она рассыпала на столе, чтобы высушить на солнце. Девочка где-то читала, что если цветы гортензии засушить, они сохраняют свой прежний цвет и потом из них получаются прекрасные зимние украшения. «Двоюродному дедушке Уильяму они понравятся,» — думала про себя Чармейн.

Бродяжка последовала за девочкой в дом, однако перед кухонной дверью вдруг задрожала и посеменила прочь. Чармейн отворила дверь и поняла страх собаки. Питер стоял у кипящей кастрюли, окружённый густым паром. Он где-то раздобыл фартук, рассортировал всю посуду и расставил её ровными стопками на полу. Когда девочка вошла в кухню, он одарил её полным презрения взглядом.

— Истинная леди: попросил её помочь с посудой, а она набрала цветочков!

— Нет, ты не так понял, — ответила Чамрейн. — Кобольды посрывали все розовые цветы.

— Серьёзно? — его брови чуть поднялись. — Скверное дельце! Твой двоюродный дедушка расстроится, когда вернётся домой. Положи цветы в посудину из-под яиц.

Среди чашек на столе, около мешка с мыльной стружкой, девочка приметила большой глиняный горшок, полный яиц.

— А куда мы переложим яйца? Так, я сейчас, — она бросилась в ванную комнату и положила гортензию в умывальник. Вокруг царила сырость, не предвещающая ничего хорошего, но Чармейн решила не обращать внимания и поспешно вернулась на кухню.

— Я подпитаю гортензию остатками чая из чашек и верну её к жизни.

— Давай-давай, попробуй, — усмехнулся Питер, — за несколько часов управишься. Думаешь, вода ещё не остыла?

— Она только что вскипела, — ответила девочка. — Пузырей только не хватает. Я быстро справлюсь. Гляди.

Она выбрала две большие кастрюли и начала выливать в них чай.

— Порой, быть ленивой полезно, — сказала она и тут заметила, что пустые чашки, едва их ставят обратно на стол, исчезают.

— Оставь нам хоть одну, — всполошился Питер. — Уж не знаю, как ты, а я бы выпил чего-нибудь горячего.

Чармейн обдумала его слова и предусмотрительно опустила следующую чашку на стул. Она исчезла.

— Ну и пусть, — бессильно вздохнул парень.

Девочка заметила, что он перестал ворчать и придираться, и потому предложила:

— Когда я закончу с чашками, можем пойти перекусить в гостиную. Мама принесла сегодня ещё один мешок с едой.

Питер воспарял духом.

— Значит, мы славно поужинаем, когда помоем всю посуду, — улыбнулся он. — Что бы ты ни сказала — сначала разберёмся с грязной посудой.

Когда девочка вернулась из сада, Питер, игнорируя все её протесты, отобрал у неё книгу и повязал широкую тряпку вместо фартука. Затем юноша взял её за руку и потащил на кухню, где они приступили к загадочному и ужасающему ритуалу.

— Я мою — ты вытираешь, — произнёс Питер, всучив Чармейн ещё одну тряпку. Парень поднял дымящуюся кастрюлю и вылил половину в усеянную мыльными стружками раковину. Потом он слил туда же половину ведра с ледяной водой из водокачки.

— Зачем ты всё это делаешь? — недоуменно спросила девочка.

— Чтобы посуда отмокла и не слипалась, — ответил Питер, погружая в раковину с водой охапки ножей, вилок, а следом и стопки тарелок. — Ты что, совсем ничего не знаешь?

— Нет, — холодно бросила Чармейн. Она раздражённо вспоминала все книжки, в которых так часто упоминалось мытьё посуды, однако ни в одной из них не объяснялось, как же осуществляется этот дьявольский процесс. Девочка наблюдала, как Питер легко управляется с тряпкой, ловко стирая с тарелок засохшие пятна и остатки старых обедов и ужинов. Чистые блестящие тарелки одна за другой появлялись из мыльной раковины. Чармейн смотрела во все глаза и всё больше склонялась к мысли, что перед ней творится настоящее волшебство. Юноша тем временем принялся полоскать чистые тарелки в другом ведре и подавать девочке.

— И что мне с ними делать? — спросила она.

— Насухо вытирать, чего же ещё, — улыбнулся Питер. — А потом ставь на стол.

Чармейн попыталась. Казалось, прошло несколько ужасных, полных муки лет прежде, чем она справилась с первой тарелкой. Оказалось, что тряпка почти не впитывала воду, и тарелка опасно скользила в руках, так и норовя выскочить. Работа у девочки продвигалась медленно, за это время Питер уже успел перемыть две стопки тарелок и теперь нетерпеливо ворчал, что ему не хватает места для посуды. Неловкое движение — и тарелка с замысловатым узором выскользнула из рук Чармейн. «Дзынь,» — разбилась она о пол, и никакие чары её не уберегли.

— Ой, — выдохнула девочка, уставившись на разноцветные кусочки. — Как же их теперь склеить?

Питер воздел глаза к потолку.

— Их не склеишь, — проговорил он, — просто постарайся больше не ронять посуду.

Он быстро собрал осколки и выкинул их в стоящее в стороне ведро.

— Давай-ка, теперь я буду вытирать, а ты мой. Иначе мы так провозимся весь день.

Парень спустил воду в раковине, собрал ножи, вилки, ложки и кинул их в ведро для полоскания. Чармейн немало удивилась, заметив, что все столовые приборы теперь сияли, как новенькие.

Пока Питер менял воду в раковине, девочка подумала, что в прошлый раз юноша взялся мыть посуду, потому что, наверняка, мытьё — легчайшая часть работы.

Как же она ошибалась. Чармейн показалось, что потребовалась сотня лет, чтобы вымыть один-единственный горшок, к тому же она вымочила весь свой фартук. Питер быстро вытирал за ней тарелки и чашки, кастрюли и кружки и не прекращал ворчать, что они по-прежнему грязные. Девочка про себя не прекращала сердиться на него. Например, почему он не дал ей вымыть собачьи миски прежде остальной посуды? Ведь Бродяжка так чисто их вылизала, что помыть их не составило бы труда. Когда же, наконец, они перемыли всю посуду, Чармейн с ужасом обнаружила, что руки её покраснели, а на пальцах появились уродливые морщинки.

— Я заразилась! — закричала она. — У меня жуткая кожная болезнь!

Питер лишь громко рассмеялся, чем очень обеспокоил и обидел Чармейн.

Всё-таки кошмарное мытьё посуды закончилось. Питер остался на кухне убрать чистую посуду в кладовку, а уставшая Чармейн в вымокшей одежде и с морщинками на руках мрачно побрела в гостиную, чтобы в лучах заходящего солнца почитать «Жезл с двенадцатью ветвям». Она чувствовала, что сойдёт с ума, если не прочтёт хотя бы две-три страницы. «Весь день дёргают, ни слова не дают прочесть,» — ворчала она про себя.

Вскоре появился Питер и прервал её чтение. Он принёс с собой найденную в кладовке вазу, в которую поставил цветы гортензии. Водрузив вазу на стол перед девочкой, он спросил:

— А где мешок с едой, который принесла твоя матушка?

— Что? — недоумённо произнесла Чармейн, глядя на юношу сквозь яркие цветы.

— Еда! — ёмко объяснил Питер.

В гостиную тут же прибежала Бродяжка и, поскуливая, стала отираться у ног девочки.

— А, еда, точно, — вспомнила Чармейн. — Только обещай мне, что не запачкаешь ни единой тарелки.

— Хорошо, — благодушно кивнул парень. — Я так проголодался, что готов есть даже с пола.

Девочка с неохотой отложила книгу и достала из-за кресла мешок с едой. Они разделили на троих изрядное количество пирогов и пышек, выпеченных отцом Чармейн, и дважды заказывали у тележки чай к полднику. Пока они трапезничали, девочка переставила вазу с гортензией на тележку. Ваза в миг исчезла.

— Интересно, куда они все деваются? — спросил Питер.

— Сядь на тележку — узнаешь, — предложила Чармейн.

Но Питер оказался не настолько любопытен и, к великому разочарованию Чармейн, отказался от затеи. Ужиная, девочка размышляла, как бы спровадить парня обратно в Монтальбино. Не то, чтобы она Питера совсем терпеть не могла, но её ужасно раздражал факт, что им приходится уживаться в одном доме. А ещё она совершенно точно знала, что этот мальчишка назавтра потребует от неё: соберёт по дому все мешки с грязным бельём и заявит, что пора бы заняться стиркой. Мысль ещё об одном дне, полном мыльной воды и грязных вещей, заставила её содрогнуться.